Прыжок через невозможное - Страница 9

Брагин делает резкое движение в сторону Голикова и действительно видит в темноте искорки огнепроводного шнура. Нужно сделать еще один скачок в сторону ефрейтора, вырвать у него из рук взрывчатку и бросить ее в сторону, дзота, пока еще не поздно...

Но Голиков сам вскакивает наконец и, торопливо пробежав несколько метров в сторону дзота, сильным взмахом правой руки бросает вперед пакет взрывчатки с горящим бикфордовым шнуром. Старший сержант не успевает даже заметить, попал он в амбразуру или не попал, как вдруг, сотрясая землю, гремит глухой взрыв! Бурый дым и багровое пламя вырываются почти из всех амбразур дзота. Взрывная волна больно ударяет в уши, обдает старшего сержанта запахом тола и каким-то удушливым смрадом.

Саперы, оглушенные взрывом, все еще лежат на земле, а пехотинцы с криком «ура» уже бегут мимо них к умолкшему и теперь уже бессильному дзоту, прозванному солдатами «проклятым». Из амбразур его все сильнее с каждой минутой валит дым, все ярче мелькает пламя.

Первым приходит в себя Брагин. Не поднимаясь с земли, он подползает к Голикову и осторожно шевелит его:

— Ты ранен, Вася?

— Да нет вроде, — отзывается ефрейтор. — Невредим. А дзотик-то дал-таки дуба.

— Похоже на то, — соглашается старший сержант. — Но чего же ты так медлил, Вася? Что стряслось с тобой такое?

— А ничего такого не стряслось, — спокойно отвечает Голиков. — Просто ни к чему было страховать меня тремя лишними сантиметрами бикфорда. Видел ведь я, что вы прибавили их мне «на всякий случай», когда делали зажигательную трубку для моей взрывчатки. Потому и пришлось переждать немного, пока шнур укоротился. Брось я ее тотчас же, немцы могли бы и воспользоваться тремя его лишними сантиметрами — успели бы, пожалуй, назад, на наши же головы выбросить.

— Ну, знаешь ли, это ведь было чертовским риском с твоей стороны! — строго замечает Брагин.

— А что же тут рискованного, — удивляется Голиков, — когда у меня все досконально, секунда в секунду было рассчитано? Для чего же тогда мы тренировались столько времени? И потом, — добавляет он, помолчав немного, — без риска ведь ни одного смелого дела не делается.

ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ НЕВОЗМОЖНОЕ

1. Ночью на Гремучей

Старая, во многих местах прожженная, а под мышкой даже пробитая пулями шинель Голикова, которую он даже зимой не сменял бы ни на какую шубу, не греет его в эту летнюю ночь. Закаленное, худощавое тело ефрейтора то и дело сотрясается от дрожи, которую он не в силах унять.

Конечно, если бы можно было побегать по берегу или хотя бы крест-накрест похлопать руками по бокам, сразу бы заиграла кровь, но ему даже подняться нельзя во весь рост, хотя ни зги не видать вокруг, только тускло мерцают звезды в черном небе.

Сколько лежит он тут — два или все три часа? Судя по смещению тех немногих созвездий, которые видны ему отсюда, пожалуй, три. А на берегу по-прежнему все тихо, слышны только негромкие всплески воды. Странное все-таки название у этой реки — Гремучая. Когда-то, может быть, и гремела, а сейчас будто притаилась от кого-то. Залегла на дне ущелья и выдает себя лишь тихими, как затаенные вздохи, всплескам». И темень тут внизу такая, что и звезд на небе не увидишь, если только не задерешь головы высоко вверх — так сошлись крутые ее берега. Голиков ни разу не видел, чтобы днем кто-нибудь из немцев спускался к воде, а ночью, может быть, и отваживаются.

Уж очень тихо, не похоже, чтобы был кто-то на том берегу.

Не подает никаких сигналов и Зыбин. Он ушел в разведку вчера ночью и сегодня должен вернуться.

Первым, конечно, принял бы его сигнал старший сержант Брагин. Он ведь наверху, у обрыва, да и условились так. А уж Голикову старший сержант сам бы потом просигнализировал, чтобы плыл он на тот берег за Зыбиным на малой надувной.

А пока ефрейтор лежит на днище этой лодки, облокотясь об ее туго надутый резиновый борт. Весла он заранее всунул в уключины, сложив их крест-накрест.

Вдруг ухо его, привыкшее к монотонному плеску реки, улавливает чуть слышный шорох на берегу.

Ефрейтор вскидывает автомат.

— Спокойно, Голиков, — слышит он шепот Брагина. И как это ухитряется старший сержант ходить так бесшумно?

— Не замерз еще? — спрашивает Брагин, садясь на борт лодки. — Тут у тебя еще терпимо, а наверху ветерком прямо-таки насквозь пробирает.

— Но и тут тоже не Сочи, — мрачно отзывается Голиков, засовывая руки в рукава шинели. — А с Зыбиным как же? Не нравится мне, что он до сих пор не вернулся. Наверху остался кто-нибудь, в случае если он сигнал подаст?

— Сам капитан Кравченко. Приказал нам с тобой переправиться на тот берег и ждать Зыбина там. Спускай лодку.

Лодка лежит на песчаной отмели, и Голиков легко спускает ее на воду, удерживая за причальные стропы.

Брагин уже заносит ногу через борт, но в это время на немецком берегу раздаются сначала одиночные выстрелы, затем сразу несколько длинных автоматных очередей.

Взвиваются в небо ракеты, освещая часть реки и крутой скат нашего берега.

— Быстро назад! — командует старший сержант.

Вдвоем они выхватывают лодку из воды и оттаскивают ее в глубокую выемку берегового откоса. Торопливо прикрываются маскхалатами.

А вверху уже строчат пулеметы. Бухает несколько раз молчавшая всю ночь артиллерия.

— С чего бы это? — спрашивает Голиков. — Неужели из-за Зыбина такой переполох?

— Все может быть.

— Ну, а если ему удастся до берега добраться? На чем он тогда сюда? Может быть, как-нибудь прошмыгнем?

— Не видишь разве, какую иллюминацию запалили? — кивает Брагин, на небо, в котором висят уже две ракеты.