— Короче говоря, генерал, — сказал он, — я подозреваю, что на сей раз противник располагал точной информацией о наших намерениях. Твоя задача — выяснить источник этой информации. Чем скорее ты это сделаешь, тем лучше.
Капитан Астахов подошел к окну. По узкой, протоптанной через запущенные огороды тропинке шла Наташа Кедрова. Она пересекла уже небольшую полянку перед окнами дома, из которого наблюдал за ней капитан, и остановилась возле доски, где вывешивались свежие сводки Совинформбюро.
— Похоже, капитан, что вы неравнодушны к Кедровой, — усмехнулся стоявший позади капитана майор Гришин, начальник Астахова.
— Неужели похоже? — удивился Астахов.
— Да, очень.
— Она и в самом деле меня интересует. В ней есть что-то такое... и в характере и во внешности. Обратили вы внимание на ее лицо? Я не художник, но мне кажется, что в нем есть удивительная четкость и законченность линий.
— Ого, как вы ее разрисовываете! — засмеялся Гришин. — Уж не влюблены ли?
Астахов сдвинул брови, поморщился и заметил холодно:
— Положительно не понимаю, почему нужно быть обязательно влюбленным в женщину, которая вас чем-нибудь интересует. Может быть, вы объясните?
— Мне нравится, товарищ Астахов, ваше серьезное отношение ко всему, но то, что вы не понимаете шуток, право, досадно, — по-прежнему продолжая улыбаться, заметил Гришин.
— Таких шуток я действительно не понимаю, — упрямо повторил Астахов.
— Ну хорошо! — Резким движением мускулов согнав с лица улыбку, майор сказал уже совершенно серьезно, почти официальным тоном: — Не будем больше говорить об этом. Однако любопытно, чем же заинтересовала вас Кедрова?
Астахов видел, как Наташа, прочитав сводку, быстрой, легкой походкой прошла мимо домика, в котором он жил и работал вместе с майором Гришиным. Когда она скрылась за углом соседнего сарая, капитан отошел от окна и сел за стол против Гришина.
— Вы хотите знать, чем заинтересовала меня Кедрова? — спросил он. — У меня к ней, видите ли, профессиональный интерес.
Майор удивленно поднял брови.
— В ее поведении, да, пожалуй, и в характере много непонятного для меня, продолжал Астахов. — И вот я хочу понять, разгадать, вернее, даже решить это непонятное, как решил бы математик неожиданно попавшуюся ему сложную алгебраическую задачу.
Майору стоило больших усилий сдержать улыбку, но он сдержал ее и сказал наставительно:
— Математика — слишком абстрактная наука, нам же приходится иметь дело с явлениями очень конкретными.
— Это так, — согласился Астахов, — но и в нашем труде и в труде математика есть много общего. Как ему, так и нам приходится иметь дело с неизвестными величинами.
Гришин не любил теоретических споров. Он не имел такого образования, как Астахов, пришедший в армию с последнего курса физико-математического факультета, и ему нелегко было тягаться с ним. Майору казалось даже, что широкая образованность Астахова толкает его на поиски отвлеченных сравнений, отрывает от жизни. Математика же и физика, которые изучал Астахов в университете, представлялись Гришину не применимыми в их практике. Во всяком случае, до сих пор он лично вполне без них обходился.
«Вот если бы Астахов работал шифровальщиком, тогда познания его в математике пригодились бы, конечно...» — уже не в первый раз подумал Гришин о своем помощнике, но раздавшийся телефонный звонок прервал его мысли. Майор снял трубку.
Офицеры штаба армии обычно избегали в телефонных разговорах называть фамилии и звания старших начальников, однако по тону голоса Гришина, по тому, как он невольно выпрямился, Астахов догадался, что майор разговаривает с генералом. Ответы Гришина были предельно лаконичны.
Разговор длился не более нескольких секунд.
Положив трубку на рычажок телефонного аппарата, майор набросил на плечи шинель.
— Собирайтесь, товарищ Астахов, — сказал он. — Генерал вызывает.
— Что взять с собой? — спросил капитан. — Какие сведения? Он ведь не любит, когда к нему являются с пустыми руками.
— Как мне кажется, — заметил майор, — на этот раз ему понадобятся такие сведения, которых у нас с вами нет и добыть которые будет нелегко.
Разговор с командиром долго не давал покоя генералу Погодину. Он и сам все эти дни был встревожен положением на фронте, теперь же обстановка казалась ему почти угрожающей.
Из опыта боев Погодину было известно, что пехотные дивизии неприятеля, снятые с других участков обороны, появлялись в районе прорыва через один-два дня. Более быстрое появление их не могло не вызвать подозрений. При такой значительности масштаба операций случайность действий противника исключалась. В этом командарм был прав.
Приходилось допустить, что противник получал откуда-то информацию о намерениях армейского командования.
Генерал Погодин много лет боролся с разведкой противника и в совершенстве изучил повадки ее агентуры. Он знал, что многое в приемах врага повторялось, но никогда не подходил к решению той или иной задачи с предвзятым мнением. Напротив, он твердо был уверен — и всякий раз убеждался в этом, — что даже самый шаблонный ход неприятельского агента неизбежно заключал в себе элементы нового, типичного для создавшейся обстановки. Это умение угадывать новые детали в старых приемах вражеских разведчиков почти всегда обеспечивало ему победу.
Погруженный в размышления, задумчиво прохаживался генерал Погодин по небольшой комнате сельского здания, приспособленного для его штаба, когда адъютант доложил ему: